Александр Никишин - Инкубатор, или Необыкновенные приключения Юрки Гагарина
Семёнов всё это воспринял однозначно: провокация западных спецслужб, которая должна деморализовать волю руководства страны, заставить Россию открыть границы, а потом её оккупировать под предлогом, что русские всё секретят. И происходящее тут, шло именно по такому сценарию.
Сенсационное сообщение подхватили все мировые СМИ и люди кинулись в Москву. С утра до вечера радио и телевидение передавали информацию о происходящих на границах РФ событиях. Вот и сейчас, пока Семёнов ехал в Зону, радио, не умолкая, сообщало следующее:
«…Как сообщает наш корреспондент, на границе Польши и Белоруссии в огромной автомобильной пробке, растянувшейся от Бреста до Парижа, было обнаружено 8 автобусов с 235 расстрелянными проститутками из Чехии и Венгрии, а семерых их сутенеров нашли повешенными на соснах в окрестном лесу. Автобус отправлялся в Москву, в район Останкино.
На таможенном посту Чопа в давке, образовавшейся здесь, были задавлены 1678 представителей Германии и Франции, часть из которых скончалась на месте от удушья…».
Машина Семёнова медленно ползла мимо тяжелой военной техники, выстроившихся вдоль магистралей солдат и омоновцев. Теперь этот район, где находилась его любимая Шереметьевская усадьба, где когда-то пела знаменитая «крепостная актриса» и где они любили с женой гулять осенью, получил хлесткое название «Зона». Подлежал выселению значительный район Останкино, прилегающий к телевизионной башне. В зону выселения вошли дома по улице Академика Королёва, от Ботанической улицы и до поворота к кинотеатру «Космос», все дома Первой и Второй Останкинских улицах, маленькой Хованской улицы, где жили космонавты, улиц Прасковьина, 5-го и 6-го Останкинского переулков, улиц Кондратюка, части Аргуновской и Цандера, 2-й и 3-й Новоостанкинских улиц. Эвакуации подлежали жители части домов Кашёнкина Луга и Ботанической улицы, примыкавшим к телецентру, домов по Новомосковской улице. Выселению подлежали жители всех внутренних дворов семи огромных башен, возвышающихся тут до самого Останкинского пруда, сталинских восьмиэтажек на нечётной стороне Академика Королёва и пятиэтажек времён Никиты Хрущёва.
Эвакуировали также персонал парка «Останкино», который в советское время раньше носил название «Зона отдыха имени Ф.Э. Джержинского», сотрудников всех служб телецентра, ресторана «Твин Пигс», Музея крепостных, священников и прислужников храма Животворящей Троицы, работников садового хозяйства по Прудовому проезду, а также пекаря и продавца киоска «Пончики», который функционировал на конечной остановке всех трамваев, следовавших в Останкино. Никто не мог сказать внятно, зачем это делается и для чего людям предложено покидать свои жилища, ради какой-то такой цели. Говорили, что так спасают людей от инфекций. Но говорили и о том, что кто-то хочет захапать Останкино под свои строительные нужды.
4.Если быть совсем точным, район теперь назывался не просто Зона, а «Зона особого режима», где были установлены свои законы и введён комендантский час. Сначала, как говорится, было слово, а потом началось дело. Пожарные машины МЧС, фургоны службы химзащиты, какие-то деятели с надписью на спинах «Космические войска», работники ФСБ, прокуратуры, управы, префектуры, представители МВД закрутились тут с утра 19-го и крутились до глубокой ночи, сменяя друг друга. Вертолеты ВВС с важными шишками из Генерального штаба, штаба Объединенного командования войск СНГ, Высшего военного совета Союзного государства зависали над Останкинским прудом, на сооруженные саперами плоты высаживались новые и новые отряды российских специалистов самых разных областей науки и техники. Район в течение одной ночи был обнесен колючей проволокой, в ней были проделаны входы, с названиями, похожими на пистолетные выстрелы — КПП (контрольно пропускные пункты), напичканные какой-то сверхсекретной просвечивающей аппаратурой и аппаратурой слежения.
Кругом было выставлено оцепление из ражих парней в форме спецназа МВД, ФСБ и ОМОНа, бесцеремонных, грубых и наглых.
Следователю Семенову выдали пропуск в Зону, который его водитель укрепил на ветровом стекле служебной «ауди», но даже с пропуском он добирался до места расследования часами: спецназовцы подолгу изучали его пропуск, сличая фотографию, без спешки, сантиметр за сантиметром, обыскивали машину. На подъездах к Зоне его постоянно осаждали орды журналистов. Облепив машину со всех сторон, едва не прыгая под колеса, требовали хоть какой-то информации. А таких журналистских кордонов по городу были сотни, особенно вокруг Зоны.
В Зону можно было въехать только с Ботанической улицы, продравшись сквозь строй военных грузовиков и строительной техники, скопившейся у Останкинского пруда и телецентра. А вот эвакуация из Зоны шла только через Проспект Мира. В первые дни, когда объявили о том, что в районе объявляется карантин и военное положение и все живущие тут, должны его покинуть в течение 24 часов, случился гигантский транспортный коллапс.
Семёнов, глядя на эту псевдоэвакуацию, только диву давался: как велика и неизлечима русская чиновничья глупость! В сторону Проспекта Мира день за днем шли и шли вереницы автобусов с обитателями огромных 22-х этажных домов. Кто-то из полицейского руководства Москвы решил, что так будет лучше — отправлять людей в центр, а уже оттуда — по местам расселения, в гостиницы и кемпинги. В результате, вливаясь в общий поток машин, везущих людей на работу из Подмосковья, эти автобусы плотно застревали.
Конечно же, виной коллапса было и несогласованность работы между министерствами, и традиционное русское разгильдяйство. Военное руководство Зоны, очевидно, знакомое только с движением танковых колонн, которые все сметают на своем пути, но совершенно не знакомое с логистикой городского движения, не знающее всех проблем городской инфраструктуры, отнеслось к этому делу шапкозакидательски, по принципу «прорвемся, не впервой». С опозданием было оповещено о запрете на выезд из Зоны всех частных машин и мотоциклов во избежание распространения какой-нибудь неизвестной болезни или инфекции, занесенной извне. Первая пробка из-за них и возникла.
Можно представить себе состояние водителей: на КПП в районе кинотеатра «Космос» вооружённые военные заворачивали их назад, а если кто-то отказывался, отнимали ключи от зажигания, выкидывая владельцев на асфальт, нарушая тем самым все законы о частной собственности. Те, кто не успели выехать, надеясь, кто на авось, кто на взятки гаишникам, делали новые и новые попытки покинуть Зону на личном транспорте, набив кабины предметами первой необходимости. Люди понимали, что они могут лишиться всего, так как не было информации о том, разрешат ли вернуться назад.
Но тут же и застревали, потому что проехать было просто нереально даже не столько из-за агрессивно настроенных военных, сколько из-за общей неразберихи в районе Останкино. Отчаяние толкало людей на самые неожиданные поступки. В складчину заплатили деньги водителю крана, тот поднял на монорельс десятка два машин и они под шумок ушли по верху в сторону улицы Руставели и Дмитровского шоссе. Те, кто попытался проделать похожий трюк, были обстреляны из автоматического оружия спецназовцами, машины их захвачены и сброшены вниз на трамвайные рельсы 11-го и 17-го маршрутов.
Глава 23
Чирик
Отступать Чирику поздно, и он лезет вверх по трапу, даже не задумываясь, куда тот ведёт. Как он понял по ходу дела, значительная часть огромной летательной штуки — это трюм литого цельного металла без единого шва, без заклёпок и сварных стяжек каких-то фантастических размеров. И, судя по всему инопланетные создания хотят запихать туда огромный дом № 48 со всем содержимым его квартир и балконов. О, эти мерзкие московские балконы, думает Чирик с неприязнью, эти высотные помойки моей родины, набитые под завязку никому не нужным барахлом — старой мебелью, которую ещё с времён Брежнева планируют вывезти на дачу, но никак не вывезут, старой сантехникой, которая «может пригодиться» хотя бы на время, если вдруг развалится новый итальянский унитаз, огромными телевизорами в деревянных корпусах, давно не функционирующими, зато страшно удобными в качестве тумбочек, аквариумами с разбитыми стёклами, клетками для давно сдохших птиц, аккуратно перевязанными стопками собраний сочинения Ленина и Сталина, речами Брежнева и Путина, ржавыми, не работающими холодильниками, которые и надо бы выбросить, но в них очень удобно держать инструменты, старыми и ржавыми детскими колясками, столами без ножек, велосипедами без колёс, «лысыми», никому не нужными покрышками и проколотыми шинами от «жигулей», «москвичей» и «запорожцев», которых уже, быть может, даже нет на планете, а если есть, то в музеях и в коллекциях каких-нибудь повёрнутых на СССР психах; шины свисают гроздьями с древних шкафов с отвалившимися дверцами; тут же разбитые раскладушки и провонявший мочой умершей бабушки матрас, зеркала и трюмо, в которых давно уже ничего не отражается; тут же вереницы пыльных, грязных банок, вёдра, кастрюли или просто сгоревшие или с пробитыми днищами, отдельно громоздятся продовольственные запасы на зиму — в трёхлитровых мутных банках плавают маринованными помидоры, огурцы и кабачки, банки очень удобно размещены на беговой дорожке марки «кетлер», её купили для улучшения физической формы и убирания боков, но не рассчитали и она заняла всю квартиру и её стащили на балкон «до лучших времён», которые не наступят никогда; рядом с дорожкой завалы из колченогих стульев, сломанных лыж, уже не играющих патефонов, сломанных стиральных машин «Вятка», которые выставлены наружу, но не на помойку, потому что в них, как и в не работающих холодильниках тоже можно много чего держать; не подъёмные чугунные сковородки в пышной паутине, не работающие газовые плиты, торшеры, давно ждущие встречи со свалкой тоже тут. В результате чего, думает Чирик, огромная часть жилого фонда в России становится складами старого, ненужного барахла, которое постоянно болтается у него под ногами, мешая работать.
